О чем еще говорить христианам, как не о Христе? Есть ли тема более приличная для мысли и высказывания? Но православные предпочитают молчать о Нем. Почему мы боимся говорить о Самом Важном – архимандрит Савва (Мажуко) продолжает свои предрождественские рассуждения.
Дети живут в параллельном измерении. Это факт, с ним надо смириться. И нам, взрослым, не пробиться в этот мир, да и не стоит. Пусть внешне вам кажется, что вы знаете свое чадо и контролируете его жизнь. Не обольщайтесь! Единственный путь в мир детей – это приглашение самого ребенка войти. Но даже с этим «входным билетом» вы всё равно будете гостем и чужаком и никогда не станете по-настоящему своим. У детей свой мир, своя философия, своя мораль и, безусловно, свой особый язык. Вот почему так сражает и завораживает звучание наших «взрослых» слов в речи ребенка.
Однажды ко мне подбежал ученик воскресной школы с просьбой о помощи:
– Отец Савва! Она меня изводит!
Никак не ожидал от малыша услышать такой «взрослый» глагол – «изводит». Хорошо звучит. Красиво. Такое слово можно, как карамельку, перекатывать во рту, наслаждаясь оттенками вкуса. Но – семилетний мальчик! – не детский это словарь, заемное словечко!
– Что случилось?
– Мама… надо ей сказать… Она меня заставляет про Бога разговаривать. Сил моих нет! Совсем извела!
Вот вам и детская прозорливость: разговор о Боге может изводить! Чистая душа не выдерживает такого богоугодного занятия, страдает, да так мучается, что паренек не нашел в своем лексиконе подходящего слова. Видно, ему и на самом деле пришлось не сладко.
Почему я принял эту просьбу за знак высокого доверия? Потому что дети в церкви находятся под особым религиозным надзором, и всякое сопротивление благочестию может быть истолковано как признак богоборчества и даже одержимости. Дети это хорошо понимают, поэтому наиболее смышленые из них идут путем приспособления: подыгрывают умиляющимся родителям, порождая особый вид детского религиозного лицемерия.
Этот пристальный надзор за «неблагочестивыми» детьми хорошо чувствуют мамы, несущие деток на причастие. Не дай Бог ребенку закричать, заплакать или – о, ужас! – оттолкнуть священника или лжицу. Немедленно будет собран консилиум наиболее осведомленных граждан с точным диагнозом того, «что у них там в семье делается», и подходящим рецептом. Лучший вариант, из того, что мне приходилось слышать: раз буянит на причастии, значит, «сделано» или завистливый взгляд. Решение: посадить карапуза под церковный колокол – как рукой снимет!
Надо ли мне говорить, как я к этому отношусь? Спокойно отношусь. Каждый развлекается по-своему, и, если это никому не вредит, – пусть их!
Гораздо интереснее другой вопрос. Если это не беснование или колдовство, почему говорить о Боге – это пытка? Вне зависимости от того, разговаривает ребенок или взрослый, речь о Христе – тяжелейшее из занятий, и, действительно, бывает, что человек просто изводит и себя, и близких этим усилием.
Даже православные журналы и газеты уделяют Христу не так много внимания, как могло бы показаться. Исследуйте содержание церковных изданий: тут много о политике, общественной жизни, новости и хроника церковной жизни, благотворительность, наставления старцев, новейшие чудеса, церковный календарь и – куда без них! – рецепты монастырской кухни. Если и найдете что-нибудь о Христе, то в самом углу, потому что интуитивно все понимают, что это самое скучное.
Вот моя христианская юность.
Только через два года активной церковной жизни я вдруг понял, что в церкви есть Христос.
Конечно, я об этом знал и раньше, но знал как-то туманно, намеками, побыстрее отводя глаза и заговаривая о чем-то действительно интересном. Оказывается, кроме хорового пения, роскошных служб, старцев, мучеников, батюшек и монахов, есть еще Кто-то, обнаруживающий Свое Присутствие, когда и где хочет. И что я о Нем знал? Как я себе Его представлял? Что о Нем говорил, что слышал?
Пытаюсь быть честным со своей памятью: кажется, о Христе я никогда и не разговаривал, и со мной о Нем мало кто говорил, и я понимаю почему: о Боге вообще говорить очень трудно. Но при всей любви к духовной книге я бы в руки не взял текст с названием «Иисус Христос» или «Жизнь Спасителя», заранее уверенный, что это тоска зеленая. Как говорил один мой приятель: «Мы же не баптисты, чтобы про Христа разговаривать!»
А о чем еще говорить христианам, как не о Христе? Есть ли тема более приличная для мысли и высказывания? Если уж о Христе не говорить, тогда останется ли что-нибудь достойное речи?
Однако я не вижу в этом упорном молчании злого умысла. Здесь, скорее, совсем другое. Православные предпочитают молчать о Христе по двум причинам. Во-первых, как ни странно, эта немота происходит от благородного целомудрия речи о Христе, сознательного молчания о том, что хочется уберечь от фальши и подмены. Это хорошо чувствуют дети, особенно подростки. У них есть особая чувствительность к правде, и они органически не выносят любых ноток слащавости, елейности в речи о Самом Священном.
Целомудренный трепет перед самой последней и сокровенной святыней сердца лучше всего, как мне кажется, передал екатеринбургский поэт Борис Рыжий в стихотворении «Толстой плюс»:
Тот, умирая, с Богом говорил
словами, сохраненными для Бога.
И это были нежности слова,
слова любви,
прощения,
прощанья.
Не дай вам Бог произнести заране,
из скуки,
эти важные слова.
Перед толпой – особенно.
Священное – синоним сокровенного, самого важного и значительного, а такие вещи не выносят на всеобщее обозрение. Мне иногда кажется, что люди умышленно надевают маску атеизма и даже богоборчества, чтобы защитить от чужих ледяных взглядов и холодных рук самое святое – Бога, Которого они всю жизнь вынашивают в сердце. Как писал Михаил Пришвин: «Чтобы сказать о Боге, нужно… очень многое… Бога нужно прятать как можно глубже».
– Почему Бога нужно прятать? От кого Бога нужно прятать?
– От ложных образов, от того, что не есть Бог. И здесь вторая причина молчания о Христе: любое высказывание есть сопротивление инерции слов. А если ты пытаешься заговорить о Том, Кто есть Автор этого мира, а не его часть, это сопротивление неимоверно возрастает, и как писал Пришвин в том же отрывке: «Если говоришь о самом Боге, то никогда нельзя знать, о Нем ли говоришь».
Есть слова, которые произносятся с трудом, трудно идут, будто преждевременные роды – пустил на свет то, чему бы еще какое-то время прятаться, таиться, зреть. Начинаешь говорить о Христе и понимаешь – не то, всего лишь пустые слова, «вода и елей».
Разговор о Боге есть всегда разговор с Богом, только перед Его глазами ты можешь честно поминать Его имя. Потому так тяжело о Нем говорить.
Речь о Христе – всегда молитва, всегда напряжение.
«Кто близ Меня, тот близ огня», – так говорит одно из незаписанных высказываний Христа. Тогда не оставить ли нам речь о Христе тем, кто не боится пламенеть, Божиим святым и старцам, у которых уста говорят от избытка сердца?
Но разве мы чужие Богу? Разве мы Ему враги? Говорить о Христе трудно, но о Ком же нам еще говорить и думать, как не о Нем, Спасителе нашем, Друге, Учителе?
Говорить о Христе – ходить по водам. Как Петр дерзнул выйти из лодки вопреки здравому смыслу и окрикам рассудительных товарищей и пошел навстречу Христу, хоть его никто и не просил, хоть это было излишне, не нужно, так и мы имеем право на это дерзновение. Как и право просто отсидеться в лодке – ведь те, кто смирился и занял позицию безучастного свидетеля, не потеряли звание учеников.
И Петр начал тонуть, но Господь поддержал его. Так и всякий, кто дерзает говорить о Христе, обязательно ошибется, непременно начнет «тонуть» и в сладкой воде риторики, и в приторном елее стертых благочестивых слов. Но не могу я петь с чужого голоса, не достаточно мне цитат из святых отцов, мне нужна моя речь о Христе, мои слова и образы, мое усилие!
Дерзость? Да! Безумие? Не спорю! Но даже неудача на этом пути прекрасна, как прекрасно священное юродство благовествующих мир Христов.